Пропаганда вряд ли смогла бы столь эффективно воздействовать на российское общество, если бы не основывалась на глубоко устоявшихся стереотипах
Андрей Архангельский: Давайте начнём с личных моделей мышления, о которых мы даже не подозреваем или на осознание которых уходят годы. И которые требуют от нас упорной работы над собой.
Мы оба родились в советскую эпоху – в годы ее «расцвета» при Брежневе (также известные как «эпоха застоя»). Это было в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Какими были мои первые представления о стране и мире в детстве? В основе всего, и как само собой разумеющееся, было ощущение, что мне повезло родиться в лучшей стране на свете – СССР.
Я даже могу описать это чувство цветовой шкалой: «Наша страна» естественным образом имеет своё место под солнцем, под ярким светом, без трещин и просветов – и этот свет производит сама страна (как вечный двигатель). Затем шли остальные социалистические страны. Там тоже должно было быть светло, но с несколькими полосками, как на их флагах — чередующимися белыми и, скажем, серыми. И наконец — в спектре от фиолетового до чёрного — страны капитализма и все остальные. Тьма США казалась мне непроглядной.
У меня также было ощущение, что Советский Союз мог бы заменить весь мир. Что нам вообще не нужны «другие», потому что мы сами — «целый мир» со «своей собственной историей». Огромные размеры Советского Союза способствовали возникновению этой истории о везении по рождению: «в величайшей стране, в необъятной стране…» — мы слышали это с раннего возраста. И все танцевали вокруг этих шаблонов мышления. Как вы это видите?
Сергей Медведев: У меня то же самое. Я всё ещё вижу себя учеником третьего или четвёртого класса, в 1975/76 учебном году, уже пионером: зимнее утро, кромешная тьма, прямоугольники окон дома напротив постепенно проступают перед глазами. Я завтракаю на кухне в школьной форме, пионерский галстук выглажен и аккуратно повязан. Рядом со мной, во всю стену кухни – конечно, в учебных целях, но и чтобы скрыть облупившуюся краску – висит политическая карта мира, в правой верхней четверти которой гордо красуется романтическая розовая область с буквами СССР.
Я читаю названия городов от Кишинёва до Уэлена, и меня переполняет гордость за огромные размеры, за тихое величие этой части света. И я думаю, затаив дыхание: как же мне повезло из всех людей, именно мне, маленькому мальчику среди миллиардов людей на свете, родиться не только в этой стране, но и в её столице! Тогда я даже мечтал, что это розовое пятно сможет разрастись еще больше, если страны-побратимы, такие как соседние Монголия, Болгария, Румыния и т.д., поймут, что принадлежать нам еще лучше, — тогда мы станем еще более великими, еще более прекрасными.
С тех пор я немного повзрослел и пересмотрел свои взгляды на это розовое пятно на карте мира, но мне кажется, что многие наши соотечественники застряли в этом детском энтузиазме и всерьез задаются вопросом, почему все соседние страны не хотят быть частью нас?
Этот миф о величии империи — один из самых устойчивых. Люди упорно верят, что Россия каким-то образом благословлена: девять часовых поясов, легендарная Транссибирская магистраль, стратегические глубины, где когда-то заблудились Карл XII, Наполеон и Гитлер. На самом деле все наоборот: гигантская империя — обуза и проклятие России (об этом уже писал Иван Ильин, которым так восхищается Путин ).
Сегодня я читаю в университете лекцию об этом проклятии необъятности. Когда я впервые прилетел на Чукотку на летнюю стажировку, будучи московским студентом, я был просто ошеломлён необъятностью раскинувшейся между ними земли – не гордостью за её размеры, а недоумением перед её бессмысленностью. Владеть такими просторами – всё равно что владеть миллионами квадратных километров на Марсе: звучит романтично, но на деле это пустая трата ресурсов на освоение этих земель. Россия не смогла этого сделать за 500 лет.
Архангельский: Война и победа — это основополагающий миф для моего поколения и нескольких поколений до и после. В моём детстве всё было пронизано победой. Великая Отечественная война породила (опять же в мифологическом представлении) несколько стойких нарративов: «На Россию всегда нападают, она только обороняется», «Мы никогда не начинали войн, но всегда побеждали», «Мы самые храбрые и одновременно самые миролюбивые».
Но все эти нарративы словно бы растворились во время перестройки. В наше поколение (родившееся в 1970-х) произошла лавина развенчания: мы только-только познакомились со всеми «вечными темами» – с героями революции, с 28 героями-панфиловцами, с энтузиазмом пятилеток – и они уже рушились под градом новых фактов. Я читал «Огонёк» с юных лет (кто его не читал?), а с 1985 года появились тексты о сталинских репрессиях, но также и о первых месяцах войны и «цене победы». В официальной историографии начало войны было настоящим белым пятном; приходилось кропотливо собирать информацию.
Реальная история опровергла миф о том, что до войны у нас не было военной мощи. У нас её было предостаточно: три тысячи танков только в Западном военном округе; огромный потенциал – проблема была лишь в умении его использовать. Это открытие, не умаляя героизма поколения наших дедов, посеяло сомнения в достоверности всего, что передавалось с таким пафосом. Это вызвало огромный интерес к истории – её, по сути, пришлось переосмыслить.
Однако большинство россиян, как мы видим сегодня, эти факты не впечатлили. Честно говоря, я стою как вкопанный: вся эта лавина новой информации во время перестройки – разве она не должна была переключить выключатель для всех, даже для самых убеждённых реваншистов, коммунистов и т.д.? Я думаю, что это, безусловно, повлияло, и все всё поняли. Но затем в массах сработал защитный механизм: «Не может быть, чтобы всё это было ложью, чтобы всё это было неправдой?»
Медведев: Со Второй мировой войной сложнее. Это не просто очередной государственный миф, это миф основополагающий, основа советской идентичности. По сути, наше государство – и прежнее, и нынешнее – берёт своё начало не морозным 7 ноября, не туманным 12 июня и уж точно не фиктивным 4 ноября, а 9 мая. В основе этой онтологии – искупительная жертва, смерть как искупление. Именно поэтому миф о войне так быстро и легко заменил для многих христианство. Тем более, что дата – весной, когда цветёт природа, жизнь торжествует над смертью – советская Пасха.
Сегодняшняя пропаганда весьма искусно сочетает эти два компонента: миф о величии России и миф о жертве 9 мая. В результате получается взрывоопасная, захватывающая дух смесь: миф о победе как главной парадигме русской истории. Или, ещё шире, миф о войне как базовой онтологии русской жизни.
Россия – воинственная страна: за десять веков едва ли найдётся хотя бы несколько десятков лет, чтобы она ни с кем не воевала. С её военной историей, военным духом и военной элитой вплоть до XIX века – отсюда, как писал Юрий Лотман о русском дворянстве, культ риска, презрение к жизни, любовь к дуэлям и карточным играм. Воинственный уклад общества, экономики, сознания, рекрутской и воинской повинности, покорность судьбе («наши деды воевали, значит, и мы воюем»). Война в России принимается так же, как суровая зима или жестокая власть – это не обсуждается, в этом просто надо выживать.
Всё это плавно перешло из Империи в Советский Союз, а из Советского Союза – в наши дни. И вот теперь, во имя этого мифа, этого нарратива, Россия ведёт очередную войну – преступную, бессмысленную, неуклюжую, но освящённую традицией, вписанную в миф, а потому естественную и привычную для населения.
Архангельский: Более того, происходит «гламуризация» войны и превращение её в некий «спорт». Это привело, среди прочего, к фразе «Можем повторить». Так говорить о войне может только тот, кто сам не воевал никогда.
Даже шестидесятники, которые в свое время очень достоверно описывали повседневную жизнь военного времени, предпочитали не говорить о грудах трупов, которыми обходился каждый захваченный клочок земли. Этот круглосуточный конвейер смерти, превращавший тысячи живых людей в разлагающиеся останки, остался без внимания. Но именно так выглядит каждая война для обеих сторон. Об этом можно прочитать лишь в случайно сохранившихся воспоминаниях. Там мы находим «правду о войне», которую узнаём сегодня благодаря съёмкам с беспилотников и нательных камер.
На мой взгляд, описанный вами миф о «войне как религии» порождает два других важных шаблона мышления: во-первых, миф, вдалбливавшийся нам в советское время и возрождающийся сейчас, – миф о том, что СССР победил фашизм в одиночку (тем более без Великобритании и США). Это, по сути, даёт сегодняшней России и её народу абсолютный моральный авторитет на будущее: «Мы победили зло в мире, поэтому весь мир навеки у нас в долгу. Поэтому нам позволено всё». Заметьте, в этом «мы» нет даже элементарной порядочности, необходимой прежним «мы», в число которых, в конце концов, входили и граждане других советских республик.
И вторая парадигма касается того, что именно «мы» считаем «своим»: как недавно заявил Путин, «нашими» он считает все земли, где когда-то ступала нога российского солдата. То есть потери в многочисленных войнах на протяжении столетий — огромные, ненужные и, как не раз показывала история, бессмысленные — становятся теперь кровавым символическим капиталом путинского режима. Чем больше погибших, тем больше морального права на новые завоевания! Цинично, но работает.
Медведев: Это путинское заявление – хвастливое, жалкое и совершенно лживое (хотя чего ещё ожидать от профессионального лжеца?). Русские солдаты в свое время прошли через Мукден и Порт-Артур, через Афганистан и Маньчжурию, и даже с Суворовым перешли через Альпы, но отовсюду Россия затем отступала. Это прославление войны, территориальной экспансии и кровопролития архаично. Argumentum ab sanguinis, апелляция к «крови русского солдата», «крови наших дедов», — первый признак фашизма, биологическое определение нации как коллективного организма, как «крови и почвы».
Одновременно это объясняет полное отсутствие исторической рефлексии, критического взгляда на собственную историю и неспособность признать преступления прошлого. Российская историческая память манипулятивна, избирательна и поверхностна: с одной стороны, она мифологизирована и подчинена государственным нарративам (победа, величие, жертвенность во имя высшей цели); с другой — ограничена репрессиями и цензурой, старательно обходит все острые углы — вопросы ответственности и вины.
Геноцид национальных меньшинств в период экспансии Российской империи, сталинские депортации, Катынь, военные преступления Красной Армии в Европе в 1945 году и Советской Армии в Афганистане, двухсотлетнее истребление чеченцев — эти темы полностью отсутствуют в массовом сознании. Они тщательно табуируются, выносятся в «гетто» правозащитников и клеймятся властями как «русофобские». В результате мы имеем дело с пустым, однобоким и совершенно инфантильным взглядом на историю, исключающим всякую ответственность за прошлое и служащим гарантией новых преступлений, совершаемых Россией во имя собственного «величия».
Архангельский: Носителям империалистического сознания даже в голову не приходит — опять же, совершенно искренне — что идея величия может быть совершенно неактуальна для других народов. Они просто хотят ухаживать за своими садами и чтобы их оставили в покое.
Миф о «едином народе» — на ваш взгляд как историка, это исконно русский инструмент, дающий империи право на бесконечную колонизацию?
Медведев: Нет, конечно, и первое, что тут приходит на ум, – это миф о «единой немецкой нации», геополитические последствия которого сотрясали Европу на протяжении столетия – с середины XIX до середины XX века. Создание немецкой нации стоило миру трёх крупнейших войн и сотен миллионов жертв. Россия, отстающая на пути к современности, примерно повторяет историческую траекторию немцев и переживает геополитические последствия романтического представления о нации как общности крови, языка и судьбы. Духовным отцом Путина в этом отношении является Солженицын, который в своих поздних политических памфлетах заложил идею «единого народа», состоящего из русских, украинцев и белорусов, и присоединил к нему русскоязычный Северный Казахстан, – идею, прочно укоренившуюся в постимперском сознании.
Миф о «национальной общности» как органическом единстве «крови и почвы» возвращает нас к биополитическому контексту фашизма, определяющего нацию через биологию (даже язык становится биологическим, органическим, физическим явлением).
Архангельский: Имперский разум неохотно принимает, что страны Балтии и бывшие члены Варшавского договора теперь для нас «чужие». Но в России сегодня мало кто знает, что независимость Украины была провозглашена в 1918 году, и независимая Украина остаётся нетерпимой для имперского разума.
Это теперь сказывается даже на тех россиянах, которые поддерживают Украину. Это слышно, например, в риторике оппозиционных демонстраций в Берлине – там было заметно, что выступавшие просто не знают такого политического языка, чтобы говорить о независимой Украине.
Медведев: На самом деле всё наоборот – Украина обладает полным суверенитетом, который растёт с каждым днём войны, в то время как Россия всё больше теряет этот статус. В ходе этой войны Украина окончательно проявила себя как политическая держава, закалённая, по сути, в огне сражений. Украина не только обладает самой мощной армией в Европе, но и стала значимым игроком в международных отношениях, выступая на равных с ведущими державами.
Россия же, напротив, не обладает ни полноценным внутренним, ни внешним суверенитетом. Внутри она перестала быть империей, но и не стала нацией – ни этнической, ни гражданской. Россияне не стали политическими акторами, а остаются населением, статичной массой. Внешне Россия также не является полностью суверенным государством – с незаконными и непризнанными границами и с президентом, находящимся в международном розыске.
Я считаю, что весь этот российский нарратив о «ненастоящести» Украины коренится в зависти, в том самом отсутствии автономии, идентичности и достоинства. Украина была краеугольным камнем империи, как уже сказал Бжезинский, что без неё империя теряет свой смысл. Потеря Украины стала фундаментальной травмой российского имперского сознания. Именно этому посвящено клеветническое стихотворение Бродского «О независимости Украины», которое возмущает его поклонников и не вписывается в канон поэта-бунтаря — на самом деле это гневный вопль русского имперского сознания, полноправным представителем которого Бродский себя считал. Как, впрочем, и его предшественник, Пушкин, тоже поэт-империалист.
Российская обида на Украину совмещает в себе два противоположных чувства: обиду господина, потерявшего, казалось бы, свое законное право (Украина считалась особенно близкой, настолько близкой, что ее почти невозможно было различить, и поэтому ее уход болезненно ощущался как «предательство»); и, во-вторых, бессильную зависть раба к свободному человеку.
Лучшим лекарством от всех этих мифов о величии, победе и праве на неограниченную экспансию, об уникальности России и неполноценности ее имперских периферий было бы поражение России в Украине по примеру Германии в 1945 году. Но я боюсь, что даже это не поможет умирающей сверхдержаве, которая продолжает галлюцинировать о своем былом величии.
Архангельский: «Галлюцинации» – здесь очень точное определение. Миф о безграничном величии – это замена утраченной империи. И чем очевиднее становится потеря, тем сильнее массовые галлюцинации. Два образа мышления сопровождают этот избитый миф о величии. Первый, и на протяжении веков: «Все нам завидуют и хотят нас завоевать, чтобы прибрать к рукам наши богатства». Новый российский поп-хит «Матушка Земля» резюмирует этот набор штампов самым простым образом: «Мать-Земля, белая берёзонька, для меня – святая Русь, для других – занозонька».
«Весь мир мечтает нас покорить и завоевать»: на этом же основан и тезис Путина о «расширении НАТО к границам России», который используется как формальное оправдание внезапной агрессии против Украины. И в результате этого «турбопатриотизма» любое действие внешних акторов можно рассматривать только как «за» или «против» России.
И наконец, я хотел бы рассмотреть теорию, особенно популярную среди путинских пропагандистов: «Все революции в России были спровоцированы извне». Даже революция 1917 года, которая, согласно одной из распространённых версий, теперь считается «операцией германского Генштаба», не избежала этого. Это поистине лишает дара речи. За четверть века был полностью забыт фундамент советской идеологии: СССР, первое в мире государство рабочих и крестьян, порождение Октябрьской революции. И те же самые люди, которые в 1970-х годах, следуя идеологическим догмам, изображали революцию как «высший акт человеческого деяния», теперь, с искажёнными от злобы лицами, дискредитируют революции в других странах (прежде всего, украинский Евромайдан 2014 года) как «перевороты».
Верят ли они в то, что говорят? Это, конечно, риторический вопрос. Такой двуличный подход к истории говорит о многом, особенно о том, что сами сторонники подобных теорий не чтят ничего святого и не уважают свое собственное прошлое.
Медведев: Если деконструировать обсуждаемые нами мифы и парадигмы мышления, становится ясно, что все они – результат многовекового целенаправленного конструирования государственной пропагандой, культурной элитой, наукой и образованием. Эти идеи кажутся вечными и воспроизводятся сегодня массовым сознанием. Но на самом деле они – результат сознательного мифотворчества, служившего интересам государства и империи в различные исторические эпохи: от московского и петербургского до советского и постсоветского времени.
В результате все эти мифы крайне токсичны – они удерживают массовое сознание в ловушке имперской парадигмы мышления, мифов о величии и самобытности России, её культуры и цивилизации, о вечной войне с Западом и эсхатологии победы. Попытки критического анализа этих мифов в 1980-х и 1990-х годах не привели к долгосрочным институциональным изменениям и теперь клеймятся как «измена».
Во имя этих мифов сегодня ведётся война против Украины, обстреливаются мирные города — и одновременно происходит «нормализация» войны и затухание массового сознания в самой России. Так что эти романтические имперские мечты не только токсичны, но и смертоносны.
Републикуется в сокращении
Полный текст беседы Сергея Медведева и Андрея Архангельского
_____________________________________________________
Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт
Поддержите независимый регионалистский портал
