Регионализм между «креативным классом» и «глубинным народом»

Личность и поступки Алексея Навального — одна из наиболее популярных тем политического Рунета. Около десяти лет назад он уверенно захватил лидерство в оппозиционной среде и с тех пор не сходит с авансцены, хотя некоторая часть завистников и хейтеров с заслуживающим лучшего применения упорством регулярно объявляет о том, что «Навальный уже никому не интересен».

События последнего года: отравление Навального боевым ядом, мучительная борьба за жизнь и восстановление здоровья, и, наконец, его отчаянно смелое решение вернуться в Россию, арест, заключение в тюрьму и голодовка — вернули лидера российской оппозиции в фокус мировых медиа (где он бывал по разным поводам и раньше). Различные письма поддержку Навального подписывают миллионы людей, включая нобелевских лауреатов или международных медийных звезд вроде Джоан Роулинг, и даже Путин вынужден обсуждать эту тему с главами других государств.

Находясь в центре всеобщего внимания, Навальный, разумеется, вызывает и немало критики, которая, хотя и тщательно подогревается кремлевской пропагандой, тем не менее, отнюдь не полностью состоит из ботов. Его политический образ действия, взгляды и отдельные высказывания вызывают немало вопросов. Часть вполне искренних сторонников демократических перемен в России не может простить Навальному «имперства» и/или «национализма», других раздражает его «вождизм». Так или иначе, подобная критика почти всегда имеет отчётливо субъективный характер.

Тем интереснее попытка проанализировать деятельность Навального в контексте социально-политической динамики российского общества, которую на днях предпринял Андрей Дегтянов в статье «Алексей Навальный как зеркало раскола».

Автор строит свою систему координат на основе теории, разработанной известным английским историком Арнольдом Тойнби. События 10-х гг. в России рассматриваются как процесс социального размежевания на «правящее меньшинство» и «внутренний пролетариат». По Тойнби, в растущих цивилизациях тон задаёт «творческое меньшинство», которое консолидирует общество и обеспечивает расширение сферы его влияния. Затем происходит фаза надлома, когда это меньшинство перестаёт быть «творческим» и удерживает власть с помощью силы. Параллельно происходит формирование «внутреннего пролетариата» — групп населения, утрачивающих какую-либо перспективу в существующей системе. Постепенно в обществе нарастает отчуждение и, в конечном итоге, эта цивилизация вступает в фазу распада.

Дегтянов определяет «социальной базой навальнизма» города-миллионники и, в особенности, ту часть их населения, которую в 2011-12 гг. многие публицисты называли «рассерженными горожанами» или «креативным классом». Тогда, в ходе массовых протестов в Москве и других мегаполисах, эти социальные группы предприняли попытку стать новым «творческим меньшинством», но она провалилась. Власть перехватила инициативу и, оперевшись на «крымский консенсус» в 2014 г., утвердилась в качестве «творческого меньшинства», хотя и ненадолго. К началу 20-х годов она окончательно утратила способность консолидировать общество и всё более откровенно угнетает «внутренний пролетариат».

Проблема, однако, в том, что угнетенные социальные группы драматически расколоты на «креативный класс» и «глубинную Россию». Они не в состоянии объединиться против режима по трём основным причинам: линии раскола обусловлены принципиально разным отношением к власти и к праву, а также разными моделями социального поведения. Навальный, по мнению автора статьи, начинал свою политическую карьеру «с попыток объединения социальных, демократических и националистических идей», но затем «сузил свою идеологию до классовых интересов «креаклов из мегаполисов». По этой причине героическая жертвенность Навального в тюрьме «глубинному народу» неинтересна (или даже вызывает злорадство), и «он является лишь зеркалом раскола общества, не способным предложить такую повестку дня, которая реально вывела бы на улицы миллионы людей».

В публицистическом пафосе автора достаточно отчетливо звучат скептические мотивы в отношении как самого Навального, так и его «социальной базы», которая в статье саркастически именуется «людьми со светлыми лицами» (принято считать, что так называли участников протестов 2011-12 гг. — т.е., фактически самих себя — некоторые публичные интеллектуалы либерального толка, хотя бесспорный первоисточник этого мема мне найти не удалось). Это обстоятельство придает тексту досадный оттенок упомянутой выше субъективной критики и потому несколько обесценивает предпринятую попытку концептуализировать политическую параболу Навального и оппозиционную историю в целом. Но всё же статья Дегтянова оставляет пространство для интересной мне полемики — поэтому я воспользуюсь этим и предложу несколько соображений.

Во-первых, выбор теоретической модели представляется несколько сомнительным. Тойнби всё же оперировал значительно более длительными временными промежутками, нежели период правления Путина, поэтому такая детальная локализация перехода режима из «творческого меньшинства» в «правящее» выглядит явным преувеличением. Более того, качественные различия между современным типом общества и предыдущими эпохами (на основании анализа которых Тойнби развивал свою теорию) слишком велики, и более адекватными нашему времени, на мой взгляд, выглядят построения относительно современных теоретиков — таких, как, например, Мануэль Кастельс, разработавший концепцию информационного общества и, в ее контексте, — теорию новых городских протестов (с противопоставлением новых культурных идентичностей — технократии, гражданского активизма — этатизму и «коллективного потребления» — «капитализму»).

Кроме того, деление России на мегаполисы и «тысячи малых городов и сёл» — это явное упрощение, вспомним хотя бы предложенную Натальей Зубаревич концепцию «четырех Россий», популярную как в социальных науках, так и в публицистике. Если говорить совсем уж на пальцах, то вследствие ускоряющейся интернетизации аудитория Навального, как показывает практика, существует и растёт не только в мегаполисах, но и в самых отдаленных и глухих местах. Иначе невозможно объяснить, каким образом в таких городах, как, например, Курган или Новокузнецк, удавалось собирать довольно значительные оффлайн собрания на встречи не то что с Навальным, а даже с экстравагантным либертарианцем Михаилом Световым.

Кроме того, раз уж эта дискуссия завязалась на регионалистском портале, специально подчеркну, что основным носителем идей регионализма в его современном понимании является, несомненно, «креативный класс», а вовсе не «глубинный народ», как это утверждает Андрей Дегтянов. Собственно, любые рефлексии на эту тему (и уж тем более чтение и цитирование Тойнби!)— самый что ни на есть характерный признак принадлежности к «креативному классу», но это обстоятельство парадоксальным образом ускользает от внимания автора.

Во-вторых, на мой взгляд, ключевым явлением для понимания современной российской (и, вероятно, не только российской) политической динамики, включая эволюцию отдельных акторов — таких, как Путин и Навальный — является популизм. Начав свою президентскую карьеру как почти эталонный популист, Путин проделал длинный путь, который привел его к политике значительно более традиционного типа — открыто ориентированной на защиту интересов групп, составляющих его социальную опору: переплетенного с государством бизнеса и различных силовиков.

В глазах «глубинного народа», как его представляет Андрей Дегтянов, это означает трансформацию «нашего хорошего парня, который против олигархов» в «их плохого парня», в главного олигарха. Переломным событием для этого изменения восприятия, очевидно, стала пенсионная реформа 2018 г. Компенсировать эту проблему призван пропагандистский миф о внешних врагах («наш хороший парень» по-прежнему против олигархов, теперь уже — мировых), но работает он всё хуже и хуже, что хорошо видно и по соцопросам, и по голосованию за пресловутое «обнуление».

В свою очередь, Навальный, обладая феноменальным политическим чутьём и всеми талантами современного коммуникатора, воспользовался этой путинской трансформацией быстрее и значительно эффективнее других. Он много и разнообразно применяет типично популистские методы в своей политической практике, хотя и избегает называться популистом открыто — очевидно, из-за доминирующих негативных коннотаций этого термина, особенно в международном контексте. Цель популизма Навального состоит в том, чтобы опрокинуть путинский истеблишмент, всех этих лощеных и лицемерных политиков в галстуках, которые представляют тип, вызывающий все больше ненависти у избирателей всего мира — независимо от гигантской институциональной разницы между странами, в которых они живут. Часть хейтеров Навального считает, что за этим скрывается ещё большая угроза, чем авторитаризм Путина, однако в нынешних обстоятельствах эти опасения выглядят совсем уж странно и надуманно.

Наконец, в-третьих, Дегтянов, конечно, прав в том, что политическому объединению угнетенных режимом социальных групп препятствуют значительные контрасты между ними (к перечисленному стоит добавить ещё, как минимум, этнический фактор — скажем, не так-то просто объединить демократически ориентированных татарских интеллектуалов с башкирскими). Попытки такого «объединения поверх идеологий», действительно, предпринимались в нулевые годы — хотя и не Навальным, а Каспаровым. Значение участия Навального в различных националистических проектах (движение «Народ», «Русские марши») сильно преувеличено его слишком либеральными недоброжелателями, а с левыми Навальный самостоятельно практически не сотрудничал вплоть до второй половины 10-х. Стоит при этом заметить, что уже в мэрской кампании 2013 г. Навальный активно стремился выйти за пределы политической ниши «креативного класса». Начиная примерно с 2017 г., он всё активнее пытается как экспериментировать с левой политической повесткой, так и непосредственно взаимодействовать с частью коммунистов, очевидно, рассчитывая при удачном стечении обстоятельств воспользоваться системными возможностями КПРФ. Вполне возможно, что именно эти попытки настолько встревожили Кремль, что в прошлом году он начал против Навального практически открытую войну.

Конечно, прямо сейчас положение, в котором оказался Алексей Навальный, выглядит отчаянным — и пока не видно, как эта ситуация может быстро исправиться. Тем не менее, его решимость и отвага вызывают сочувствие и уважение, а социальная динамика, которую мы наблюдаем в российском обществе, в целом неблагоприятна для власти. Ее политические последствия сдерживаются линиями раскола, о которых написал Андрей Дегтянов, но запас их прочности не так уж и велик.

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт
Поддержите единственный независимый регионалистский портал!

Другие статьи автора:

• Новый шанс для каталонских регионалистов
• «Снежная революция» и регионализм